65 лет Великой Победы: русский доктор Геннадий Синяков

Агентство новостей «Доступ» продолжает проект «65 мгновений Великой Победы», в котором мы рассказываем о вкладе жителей Челябинска и Челябинской области в победу над фашистской Германией. Выпуск 15-й.

Этого человека хорошо знали не только в медицинских кругах Челябинска. Геннадий Синяков заведовал хирургическим отделением больницы на знаменитом тракторном заводе с 1946 по 1972 и одновременно преподавал в мединституте. Он делал сложнейшие операции, читал лекции, писал научные труды. Как рассказывают нынешние преподаватели медакадемии, на его 60-летие в 1963 году собралось едва ли не полгорода. Сегодня на здании хирургического корпуса больницы № 8 (больница ЧТЗ) установлена мемориальная доска в его честь, а в музее медакадемии этому человеку посвящена целая экспозиция.

Но о своей военной биографии он всегда говорил коротко: «С 1941 по 1945 был в плену в концлагере "ЗС" в Кюстрине, под Берлином». Просто он считал, что пленом не гордятся: ведь не заключенные «делали войну». Первой его нашла «летающая ведьма», герой Советского Союза Анна Егорова-Тимофеева, которая обязана Синякову своим спасением. Потом шли письма из Югославии, Германии, Одессы, Москвы, Киева и Астрахани.

Летом 1941 года под Киевом в медсанбат дивизии, где Геннадий Синяков был ведущим хирургом, привели легко раненного немецкого унтера. Он прооперировал пленного, перевязал и, закончив работу, вдруг весело заметил по-немецки: «Вот и порядок. До свидания, гepp оккупант. До встречи в Берлине!» Унтер изумился: «Встреча в Берлине? Наверное, все русские чудаки... Не забывайте: мы стоим под Киевом!» Врач, погасив улыбку, повторил: «До встречи в Берлине! Я надеюсь еще выпить там кружку пива за нашу победу». И через четыре года в мае 1945 года военврач второго ранга Георгий Синяков выпил ту самую кружку пива в столице Германии. Между двумя этими эпизодами у него было почти несколько лет испытаний.

Через несколько месяцев Геннадий Синяков попал в плен. Он просто не мог все бросить и оставить раненых.  Находясь в окружении, он оказывал помощь тем, кто остро в этом нуждался. Пройдя несколько этапов, он оказался в концлагере, который находился в трех километрах от Кюстена – примерно в 60 километрах от Берлина. «Серые бараки разделялись на секции: французскую, югославскую, польскую. К концу войны появились английская, американская, итальянская. Самая большая секция — советская, наглухо отгороженная от всего лагеря», – вспоминает Геннадий Синяков. Узнав, что он врач, его определили работать в лагерный лазарет.

Как вспоминает врач о первых днях в лагере, тогда он не знал, что его ждет. В русском секторе не было  ни одного врача – только санитары, сектор обслуживали пленные французские и югославские медики, но среди них не было хирурга. Немцы считали, что от русских врачей просто не будет толку: ведь самый лучший их врач не выше немецкого санитара. А в это время на нарах люди умирали от болезней, ожогов, ран, у них были сложные переломы, абсцессы, плевриты, затяжные болезни.

Пленные умирали сотнями тысяч. «Но они просто не могли убивать всех пленных, – вспоминает врач. – Прошел почти год войны на Востоке. Поредело мужское население Германии. И здесь, в тылу, им позарез нужна была рабочая сила. Они нередко гибли от какого-нибудь пустяка из-за отсутствия всякой медицины. Такое положение стало невыгодным. Поэтому в мае 1942 года в Кюстрине впервые оборудовали операционную», – вспоминает хирург. И еще имелась причина, почему лазарет всегда был переполнен. Пленные — это разносчики болезней, а немцы боялись инфекций, поэтому при малейшем подозрении – туда, в ревир (огороженный участок. – Прим. редакции), за третий ряд проволоки. А еще лучше – в инфекционный барак, подальше от всех. Здесь, в лазарете, тот же голод, грязь, смерть. «Они заранее намечали себе жертвы, врывались в бараки ночью, сбрасывали больных и раненых с нар, били дубинками. Потом санитары выносили трупы, замывали кровь», – вспоминает Синяков.

На первую операцию начальство лагеря собрало всех немецких, французских и югославских врачей. Отекший от голода Синяков делал резекцию желудка. Движения его были точны и уверенны. Присутствующие сразу поняли: в экзамене не было нужды, перед ними стоял хирург такой квалификации, о степени которой они, врачи других специальностей, не могут даже судить. За первую неделю Синяков прооперировал всех самых срочных. Но в бараках ревира число раненых и больных оставалось неизменным: тысяча пятьсот, а он один. Кое-какие продукты стали приносить коллеги-врачи, которые были более свободны в передвижениях. Сало, молоко обменивали на полмешка картошки. Для лечения он делал что мог. Но лечение это не могло быть успешным, когда люди умирали от недоедания. Продукты добывали любыми путями, чаще всего, подвергаясь смертельной опасности.

Случались и побеги, но чаще всего, неудачные. Беглецов ловили, вешали на виду у лагеря. Геннадий Синяков вспоминает, как однажды спас летчика, которого поймали после побега. Его привезли обратно с содранной на лбу кожей. Он сказал немцам, что должен его обследовать в операционной. Они вышли. Доктор осмотрел летчика – его голова была цела, но он его оперировал «по всем правилам». Гестаповцев же сказал, что у него серьезно повреждены кости черепа и мозг и умрет через несколько часов. И Синяков внушил летчику, что сегодня ночью он должен «умереть». И научил, как это сделать. Парень, действительно страдая от боли, хорошо все разыграл. К концу ночи он стал тяжело дышать, исходил пеной, хрипел. Когда ему вливали воду, он ее не глотал, и она выливалась на грудь. Вскоре он затих. Доктор осмотрел его и сказал громко, чтобы все слышали, в том числе и осведомитель гестапо, что раненый умер. Его положили на носилки и унесли, а утром его погрузили вместе с мертвыми на тележку, увезли за шоссе на кладбище и свалили в ров. И он сумел убежать.

Потом для беглецов даже стали составлять специальные карты. «Больные» проходили через лазарет, а позже бежали, обычно по двое. Ожидавшие смерти попадали к Синякову и их «вывозили» из концлагеря как умерших.

Синяков делал сложнейшие операции: лечил прободные язвы, остеомиелиты, плевриты и даже оперировал рак желудка. Как-то его разбудили ночью. Оказалось, француз-стоматолог, делая анестезию, сломал иголку с новокаином. Вырвал зуб — иголки не было. Синяков быстро отыскал ее. Потом он оперировал пленного индийца из английского сектора: у него было тяжелое ранение в грудную клетку и остеомиелит ребра. Когда он был нужен иностранным врачам, его водили к ним под конвоем. У двери, за которой он делал им операции, стояли охранники с автоматами. К тому же при операциях рядом всегда были немецкие врачи. За Синяковым прочно укрепилось имя: «Наш русский доктор». Так его звали все. И помогали ему во всем уже едва ли не целым лагерем. Русский доктор вместе с другими пленными Кюстрина был освобожден в самые последние дни войны.

Продолжение следует...

 Сохранившиеся фото 50-х годов
из фондов музея медакадемии Челябинска