Игорь Зубенко, судья: Здравый смысл – все, что нужно присяжному

Из зала суда – к плите. Так председатель судебной коллегии по уголовным делам Челябинского областного суда снимает стресс. Впрочем, есть еще краски, кисти и гитара. Не исключено, что именно поэтому Игорь Зубенко, по отзывам коллег, самый обаятельный и «умиротворительный» судья Челябинской области. Между тем, в его активе такие громкие дела, как процесс ГУФСИНовцев и бойня на рок-фестивале «Торнадо». О законности, справедливости, любви к своей профессии и ее греховности он рассуждает в интервью Агентству новостей «Доступ».

- Игорь Анатольевич, много ли у Вас сегодня дел в производстве?

- Сегодня не так много, как было раньше. Хотя в Челябинском областном суде очень много дел по сравнению с другими региональными судами. Больше, чем у нас, только у Мосгорсуда, но не намного – процентов на 20-30. А население насколько в столице больше?.. Из этого я делаю вывод, что эффективность наших следователей гораздо выше, чем столичных. А снижается поступление дел в областной суд именно по первой инстанции, поскольку меняется законодательство. За последние несколько лет ряд категорий дел, которые рассматривали в областном суде, ушел по подсудности в районы.

- То есть судебная реформа в действии?

- Хорошо, назовем это судебной реформой.

- А что за скепсис?

- Как правило, когда принимают решение, а вот эту подсудность мы отдадим в районы, это не реформа, это проба пера, скорее: сделаем – а потом посмотрим, что получилось.

- И чаще получается?

- Да нам-то что! Закон есть закон. Если его приняли – мы его обязаны исполнить, нравится он нам или не нравится. Это вопрос второй.

- Но есть же у Вас соображения по судебной реформе?

- Конечно, есть... Просто по тому, что принимается, я вижу, что многое делается без досконального расчета. Взять хотя бы создаваемые сейчас кассационные суды. Одновременно с этим вводится новый порядок кассационного рассмотрения, часть дел будет рассматриваться по принципу так называемой сплошной кассации, а по этой системе никто раньше не работал, никто не знает, сколько это будет занимать времени, усилий. Плюс кассационный суд будет охватывать своей деятельностью несколько областей. У нас сегодня очень широко распространено участие сторон путем использования системы видеоконференц-связи, а это значит, люди из Перми, Кургана, из других областей не поедут сюда в Челябинск, а будут там, у себя, подключаться к нам по телемосту. А это – включить-выключить, подождать, пока кто-то зайдет, и так далее, а это все время-время-время-время… Боюсь, что не просчитана нагрузка, подозреваю, что этих штатов, которые определены – их не хватит.

- Я так поняла, что и с этими вопрос… Хотя, скорее, не с ними, а с тем, что треть судей областного суда переходит на работу в кассационный суд. А у вас, кстати, не было соблазна? Хотя судя по вашим размышлениям, наверное, не особо.

- Нет. Но мне проще. У меня есть препятствующие семейные обстоятельства. У нас есть ряд ограничений для желающих стать судьей, причем они из года в год ужесточаются. Так, у моей супруги есть родственники в другой стране. Когда я в свое время приходил на работу в районный суд, это не было проблемой, когда переходил в областной суд и когда меня назначали председателем уголовной коллегии – тоже, а сегодня меня даже в районные судьи не возьмут с этим же самым обстоятельством.

- Игорь Анатольевич, есть какая-то специализация у судей?

- Как правило, нет, но все равно кому-то лучше даются преступления общеуголовной направленности, кто-то больше любит разбираться во всяких экономических хитросплетениях. Я вот в свое время, когда рассматривал уголовное дело в отношении мэра Опланчука (экс-главы Снежинска Анатолия Опланчука. – Прим. АН «Доступ») – в налоговом законодательстве хорошо так покопался, узнал, что такое бюджетные субвенции и все такое прочее, и все интересно было…

- А в чем Вам интереснее сегодня «покопаться»?

- Ну, наверное, в человеческих взаимоотношениях: смотреть на причины, на то, почему это случилось, как этого можно было избежать – последнее, конечно, больше для себя. Зачастую такие детективные истории случаются, что никакие мексиканские сериалы не сравнятся. Например, у адвоката есть жена и любовница, женщины, конечно, друг друга не любят, но более-менее смирились с существующей ситуацией, но вдруг на горизонте у всеми любимого адвоката появляется школьная любовь; дамы договорились, объединились и убили ее... 

- Действительно, чего только не бывает... А что, по-вашему, важнее для судьи – законность или справедливость?

- Вопрос очень интересный. В этом, наверное, и проявляется профессионализм, чтобы соединить эти понятия и не уйти, не переступить грань ни в ту, ни в другую сторону. Смысла принимать справедливое решение, но явно незаконное, ведь нет никакого, потому что такое решение будет отменено неизбежно, а значит, вся работа будет проделана впустую. Поэтому надо исхитряться и искать грань, чтобы было и законно, и максимально справедливо.

- Были в вашей практике такие дела?

- У меня было несправедливое решение, это, наверное, самое глубокое такое воспоминание из первого года работы. Есть такое понятие, как условное осуждение. На сегодняшний день, если условно осужденный совершает новое преступление, то дальнейшая его судьба зависит от категории нового преступления: если оно тяжкое или особо тяжкое – автоматически условное осуждение отменяется и он отбывает ранее назначенное наказание, но если преступление небольшой или средней тяжести, то условное осуждение можно сохранить. Раньше, когда условное осуждение только ввели в 1996 году, в новом Уголовном кодексе такого не было, и условное осуждение отменялось в любом случае, если новое преступление умышленное. Помню, судил пенсионера. Ему было 59 лет, он, работая на заводе, прихватил пару медных пластин – продать, чтобы купить себе покушать. Его поймали на проходной, осудили на полгода лишения свободы условно. Через некоторое время он вышел на пенсию, пришел к своим друзьям на завод, пообщался, а уходя, вновь прихватил две такие же пластины. И опять попался. И вот он стоит – 60-летний мужчина, плачет, говорит: «Не сажайте меня», – а закон мне не позволяет его не посадить. И максимум, что я мог сделать – за новое преступление применил статью 64 – назначить другое наказание, без лишения свободы. А по первому преступлению я вынужден был превратить условное наказание в реальное. Несправедливо, на мой взгляд, а ничего не сделаешь – закон так сформулирован. Вот поэтому законы время от времени и изменяются, потому что все приходят к выводу, что существующая норма не отвечает сегодняшней действительности.

- Насколько Вы уверены в своих приговорах? И на каком этапе Вы уже знаете свое решение?

- В силу закона решение должно приниматься в совещательной комнате – как я могу вам ответить иначе?

- Но голову-то Вы не выключите – что там, в голове?

- У нас процесс делится на стадии: первая – вводная, там разъясняем права, выслушиваем ходатайства, что какой из сторон требуется, чтобы процесс прошел полноценно, дальше идет судебное следствие, где мы исследуем доказательства, потом прения – и уходим на приговор. Когда все стороны представили свои доказательства, ведь это и есть тот объем, который будет анализироваться в приговоре для мотивировки. В принципе, тогда уже более-менее ясная картина складывается.

ОТ СУДЕБНЫХ ТВ-ШОУ ОДИН ВРЕД

- А с судом присяжных Вы же работали – насколько отличается такой процесс от обычного? Чем и как?

- Очень сильно отличается. Каждый раз, когда формируем коллегию, сначала либо Вячеслав Владимирович (Малашковец, председатель суда. – Прим. АН «Доступ») либо по его поручению я – идем и, не обсуждая данное конкретное дело, просто беседуем с кандидатами в присяжные – буквально 10-15 минут, чтобы настроить их на работу. Подчеркну: на работу.

Это очень тяжело, потому что над большинством властвуют стереотипы, созданные кинематографом и телевидением. Это ужасно, что творится в головах. Эти передачи, они, честно говоря, нам вредят. Медийщики и не скрывают, что это развлечение. У них нет задачи показать процесс, у них задача – на модели процесса сделать шоу. Но тем не менее, народ воспринимает, как пример для подражания и образец для поведения. И все ждут такой же динамичности, а тут работать приходится: выслушивать показания, подробно да не по разу. Это ж скучно! Люди разочаровываются. Куда как проще: а дайте-ка нам детектор – а полиграф нам говорит: это ложь! И люди верят и принимают за чистую монету. А того не могут понять, что полиграф – это просто медицинский прибор, который снимает показатели. Мы все знаем, что такое УЗИ. Сходите с одним и тем же результатам к разным врачам – что получите? – Разные выводы. Здесь ведь то же самое! Как можно безоговорочно верить?! Вот поэтому Верховный суд до сих пор отбивается от очень сильных устремлений некоторых ведомств включить заключение полиграфа в число доказательств и исследовать в судебном заседании. Мы их не принимаем. А они в делах есть. И честно говоря, иногда, может, и хотелось бы их показать присяжным, но процессуальный закон не позволяет.

Плюс, мы не знаем, почему присяжные принимают то или иное решение – закон запрещает у них спрашивать. Ну, как можно признать недоказанным факт совершения убийства, если есть труп?!

- А было и такое?

- Было. В прошлом году. Первый вопрос: доказано ли событие? Второй – доказано ли, что эти действия совершил подсудимый? Третий – виновен ли он в том, что совершил? Четвертый – заслуживает ли снисхождения? Так вот, отвечая первый вопрос – было ли событие, наши присяжные сказали: нет, не доказано. И мы не знаем, что они имели в виду, а спросить не можем в силу закона.

Поэтому работать с присяжными очень тяжело, воздействовать на них мы не можем, вот и пытаемся за 10-15 минут воззвать к здравому смыслу, потому что это все, что требуется человеку, который садится в кресло присяжного заседателя. Слава Богу, в последнее время коллегии, в основном, формируются именно из здравомыслящих людей, которые на основе своего жизненного опыта оценивают доказательства.

- А эмоций много у присяжных?

- Да там все на эмоциях! Опасность суда присяжных в том и состоит, что при профессиональном и артистичном адвокате и скучном обвинителе защитник может добиться оправдания виновного и наоборот: если будет яркий, вызывающий положительные эмоции, знающий дело прокурор и никчемный, невнятный, неяркий адвокат-мямля, то и невиновный может получить от присяжных по полной.

О СУДЕ, ЛЮБВИ И ГРЕХЕ

- Не суди да не судим будешь – как вам с этим живется?

- С одной стороны, я себя всегда «утешал» тем, что мы не судим, а просто применяем закон, потому что заповедь, она же предполагает осуждение внутреннее. Я не так воцерковлен, как, к примеру, моя супруга, и храм посещаю не так часто, как надо бы… Но есть знакомые священники, так вот они практически все мне говорят, что все-таки придется ответить за то, что мы судим, все-таки это грех. Наверное, в каком-то плане это верно: как бы ты ни был беспристрастен, от личностных оценок тяжело воздержаться, все равно морально мы либо оправдываем, либо отвергаем позицию подсудимого, а значит, таки осуждаем. Стараюсь от этого уйти, абстрагироваться, попытаться смотреть на это со стороны и просто применять закон. Тогда легче немного получается.

- Переживаете из-за каких-то приговоров?

- У нас все судьи, работающие в первой инстанции, очень переживают за свои приговоры. Особенно когда Верховный суд в них вторгается, а мы внутренне с этим не согласны. Это очень сильно расстраивает, психологически тяжело.

- Как справляться с таким стрессом? Есть рецепт?

- Да, причем у меня «рецепт» – в прямом смысле слова. Еще когда работал в районном суде, сама по себе обнаружилась отдушина – я люблю готовить. Придя домой, всех выгоняю с кухни, включаю маленький телевизор, причем неважно, что он там бормочет, и что-нибудь вкусненькое готовлю. А сегодня я встал к плите на постоянной основе.

- И коронное блюдо есть?

- У меня очень неплохо получается телятина с шампиньонами в сметанно-горчичном соусе. Тут на день рождения решил коллег побаловать – ванильное мороженое сделал – тоже получилось, я сам удивился. Пиво пару раз варил – самолюбие потешить.

- Еще Вы рисуете – на стенах в кабинете все Ваши работы? Отвлекают от «кровожадных дел»?

- Все мои. Начинал с картин по номерам, а потом потихоньку стал рисовать самостоятельно. Не скажу, что умею, но пытаюсь. Сначала повторял картины известных художников – морские пейзажи, бриг написал по фотографии из интернета, но две картины из висящих здесь – «Приморский город» и «Часовня у озера» – это уже чисто мои сюжеты, то есть таких картин в природе не существовало.

- И стихи, наверное, пишете?

- Нет. Но на гитаре играю (тоже самоучкой). В прошлом году попросил коллегу придумать поздравительные вирши для поздравления наших дам с 8 Марта, а он сочинил, на мой взгляд, очень глубокие стихи, я положил на музыку – и получился романс.

- Игорь Анатольевич, Вы любите свою работу?

- Да.

- И сразу любили? Вообще, с юности хотели стать судьей?

- Я сначала даже не мечтал, я думал – это для богов должность, а куда мне простому смертному. А потом наглости набрался и сдал экзамены.

- Вы ощущаете себя на своем месте?

- Думаю, что да. Я начинал свою деятельность с должности следователя МВД, и первые года полтора после перехода на работу в суд ощущал просто ежедневное счастье, что я уже не в милиции. Мне сны снились, что у меня заканчиваются сроки содержания под стражей, мне надо к прокурору бежать за продлением, а что-то не готово. В суде, конечно, тоже по объему работы немало, но она другого характера, и уже больше от самого судьи зависит, как он сможет самоорганизоваться. Если это получается, он справится и с очень большой нагрузкой.

- Новым кадрам что посоветуете?

- Набраться смелости и сдать экзамен. Смелость – это очень важно. Знаю много примеров, когда люди, отработав в мировых судах, переходят в федеральный, а через полгода просятся обратно. Немногие готовы брать на себя ответственность.

И не стесняйтесь обращаться за помощью. Помню, у меня был случай – я, молодой-зеленый, позвонил с каким-то вопросом к опытному судье, а он мне вместо консультации заявил: «Читайте УПК». Я так обиделся. Лишь спустя долгое время понял, что он, видимо, сам не знал ответа. Так вот, хочу обратиться к коллегам настоящим и будущим: «Коллеги, не бойтесь – я так никому не скажу».

Беседовала Ольга Бороденок